Статья Франца Вертфоллена

XIV. Витаминка от выгорания: вещица о Гавайях и конкисте

TRh5O-Ay7Ws

#выгорание

#счастье

#работа

#отдых

Кликайте для быстрого перехода по статье:

Сколько людей, устав от своей жизни, уверены, что махни они на Сейшеллы (Аляску, Марс, нужное подставить), то-то бы они восстановились.

Усталость от своей жизни нынче принято называть «выгоранием».

Выгорание принято связывать с работой.

Ч выгорел из-за стресса, Б из-за сверхурочных, Ц из-за того, что он артист и не может «артистить», будучи управляющим фитнес зала, а душа рвется к прекрасному, он не может ссориться с людьми, управлять персоналом, потому что он же – творец, а не торгаш какой-то и потому-то, бедняга пушистый, агнец Мельпомены, он выгорает.  

Люди хотят верить лишь в то, что им льстит.

А всё, что льстит людям – фальшиво.

Никогда я не подумал бы, что признаки выгорания появятся и у меня.

А вы знаете главный признак?

Сонливость?

Апатичность?

Раздражительность?

Депрессивность?

Да и нет. Это всё, безусловно, симптомы, но они вовсе не обязаны проявляться все и у каждого.

Зато у каждого «выгоревшего» есть это четкое ощущение «скукоживания» на входящую информацию. Когда на любую информацию от мира, хочется свернуться в спиральку… просто люди слишком неосознанны и слишком отсутствуют в своей собственной жизни, чтоб замечать за собой подобное.

Люди вообще предпочитают ничего не замечать.

Им кажется, что так легче.  

Вы знаете, почему при проказе теряли пальцы?

Потому что теряли в них чувствительность.

Не чувствуя пальцев, больные слишком сильно сжимали объекты, за которые брались, что вело к нарушению кровоснабжения пальцев и со временем к их потере.

Сколько людей сегодня не чувствуют свою душу.

Вообще.

Куда больше, чем прокаженные не чувствовали пальцев.

А ведь это так важно заметить момент, когда любая входящая информация начинает тобой восприниматься не просто болезненно, а именно таким свертыванием в спиральку, когда тебе надо делать дополнительные усилия воли, чтобы просто выпнуть себя на взаимодействие с миром.

И нет, это не нормально даже в своих мягких и небольших проявлениях (в которых оно явно существует в каждом – что выгоревшем, что не выгоревшем). Даже так это не нормально. Нельзя зажиматься на жизнь. А зажатие на входящую информацию, это именно оно – это зажатие на жизнь.

И уж тем более оно ненормально, когда оно достигает масштабов выгорания.    

И нет – никакой внезапный отъезд на райские острова, никакой перерыв в работе, никакой побег из рутины не снимет выгорания, дамы и господа, и все небинарные читатели.

Проверено на себе.

При этом от выгорания вовсе не нужно восстанавливаться длительно.

От него нужно восстанавливаться правильно.

И это тема куда шире одной статьи.

Собственно поэтому я отсниму по выгоранию как минимум одно видео на Шот Жизни + серии по вопросам шотовцев.

А в этой статье я приглашаю вас со мной на Гавайи.

Потому что у меня при первых признаках аллергии на входящую информацию была возможность взять самолет и отправиться на райские острова с лазурными бухтами и легким бризом.

Я правда не старался убежать от работы или решения проблем – я люблю свою работу. И делаю я её для себя, а не на какого-то «дядю». И нет, выгорание мало связано с работой – и не только у меня, у любого человека. Однако развенчивать мифы о выгорании и объяснять, как оно вообще происходит, я буду в видео, а здесь пять дней поездки с полезными выводами на каждый день. То, что помогало мне восстанавливаться:

День первый:

Самолет сел в Гонолулу в 11 утра. В 12 мы стояли в передней торпедной комнате USS Bowfin – американской подлодки времен Второй Мировой. Там до сих пор стоит тяжелый запах свинцовой краски и электрических батарей. При этом между торпед расположены койки. Фактически ты спал на торпеде. И койка никогда не принадлежала тебе. Ты делил койку с двумя, а то и тремя товарищами. Не одновременно, правда. Вы спали посменно. Так что белье в койке – в удушливой жаре подлодки – не просыхало никогда. Это я знал до прогулки по «Боуфин».

А вот передняя комната по управлению дизельными моторами, вот передняя по управлению батареями, офицерский кубрик – всё тесно, всё жарко, всё давит – подлодка, что с неё возьмешь?

Вот кабинет уголок конура клеть радиста.

Вот клетка – львов в таких перевозят – столовой для офицеров. Нет, вру – лев в такую не влезет.

Вот дортуар матросов. Койки, койки и койки. Они упакованы куда плотней, чем гамаки в трюмах галеонов. В два метра от пола до потолка втиснуто четыре койки: тебе нельзя разъедаться – банально не протиснешься на свою всё ещё теплую после товарища постель.

Интересно, за какие места сражались больше? За места в дортуаре или за возможность поспать на торпеде, потому что торпеда хоть и воняет машинным маслом, так хоть не храпит.

Вот ты уже в заднем торпедном отсеке, отсюда можно подняться на воздух мимо милейшей сотрудницы музея, которая с гавайским акцентом тебе сообщит на твоё «каким же адом был двухмесячный патруль для тридцати-сорока парней экипажа» – «оу! Нет-нет, что вы! Парней на борту было от 80 до 87 человек, тут только 17-18 людей офицеров».

И мозг ломается.

Он банально не знает, как поместить в такой кроооооошечный кусок металла 80 человек на 60 дней без света, без воздуха, с тремя сортирами (меньше метра) на 60 матросов.

И вообще-то ещё с войной.

Вот когда война – свет в окошке. Хоть что-то, чем ты себя занимаешь, чтоб не сойти с ума.

Нет, ладно, они ещё комиксы рисовали.

И девочек.

И играли в карты на карточки нарисованных ими же девочек.

А потом ты спускаешься на сушу, и тебя встречает «гениальное» японское изобретение – торпеда, управляемая человеком, сидящим внутри торпеды.

Торпедо-человек.

Ну или человеко-торпеда.

Летаешь (или плаваешь) ты на ней, конечно, лишь раз.

И, знаете, вот даже бездарно.

Бездарно ты на ней плаваешь.

И тут даже не важно, какой ты пилот. Важно, что это все равно будет бездарно, потому что даже попадая в американские суда японские человеко-торпеды, как бы патриотично, они ни жертвовали собой, не смогли потопить ни одного…

еще раз – НИ ОДНОГО –

корабля.

Все их смерти будучи – оспоримо – абсолютно пристукнутым подвигом патриотизма

оказались настолько же абсолютно бесполезными.

Дальше была классная возможность пройти разные миссии, что исполняли в 41-45х годах американские подлодки – где-то ты должен был выслеживать противника, пользуясь радарами, где-то пустить на дно японские военные или торговые корабли, где-то вообще – доплыть и спасти своих пилотов до того, как их подберут японцы… было весело. И сложно. Потому что это очень сложно попадать по противнику на слух.

Потом был рассказ о ядерных подлодках – как они работают, какие будут подлодки, которыми оснастят армию в 2031 году… всё это здорово, и я показывал это всё на Шоте.

Как рассказывал я и о моём главном выводе – пристукнутость, агрессивность и пАтриАтизм всегда ПРОИГРЫВАЮТ войны.

Войны выигрывают холодная голова, хорошее снабжение и интеллект.

Ещё раз – интеллект.

Интеллект и агрессивность – антонимы.

Впрочем, интеллект и пАтриАтизм тоже.

А ещё войну невозможно выиграть при жалости к себе.

Да, человек. Остановись. Задумайся – как часто ты жалеешь себя. За плохое настроение. За резко изменившиеся планы. За входящую информацию, которую надо обработать.

Жалость к себе – это трупный яд.

Особенно не отслеженная жалость к себе.

Жизнь – тяжелая штука. Никакие «боженьки» никому на этой планете не обещали, что будет легко. Но почему-то каждая лысая обезьяна так обижается и фрустрируется на любые трудности в своей жизни.

И чем больше мы с вами фрустрируемся, чем легче обижаемся, чем повернутее жалеем себя (или себя бичуем, что на деле одно и то же – я не раз объяснял этот механизм на Шоте) – вот чем больше мы так п…здострадаем, тем более пеплом мы себя чувствуем.

Полезно прогуляться по металлическому гробику, в который ты едва знаешь, как поселить 30 человек, чтоб потом узнать, что меньше века назад на этой посудине как-то сживалось и воевало 80 парней.

Которые мало что за это получили.

Тогда ты смотришь на свою жизнь и думаешь – как она хороша!

И оно не может быть мантрой – ты не вытащишь себя из выгорания монотонным урчанием бессмысленных для тебя слогов «моя жизнь хороша, она хороша, она хороша» – нет, это должно стать проживанием – боже! как я устал от человеческой глупости, но даже так – как моя жизнь великолепна» – чтоб вместо жалости к себе или усталости от будней в тебе снова проснулась благодарность.

А вместе с благодарностью тихо начинает просыпаться любопытство.

Обновленное любопытство до мира.

День второй:

Утро началось с работы.

И я убежден: работа вытягивает тебя из выгорания.

Конечно, не тогда, когда вы китаянка, работающая менеджером среднего звена на тот же «Шейн», к примеру, и впахивающая с 9 утра до… 7 утра? Просто с 9 утра до 8 вечера вы в офисе, а всё остальное время отвечаете на мэйлы с телефона.

Тогда работа не вытянет вас.

И не потому, что у вас ужасный нечеловеческий график (хоть это так и оно никуда кроме как к подорванному психическому здоровью не приведет), но прежде всего потому, что ваш мозг знает, что перспектив в такой карьере – ноль.

Прочтите это предложение ещё раз: ваш мозг знает, что перспектив в такой карьере ноль.

Вот Актоты, она отучилась в Англии и сразу же прошла отбор в крупнейший мировой банк. Она гордится, что она такой молодой сотрудник такого громкого брэнда. Она чувствует себя «акулой Уолл-Стрит». И пока она гордится и что-то там чувствует, банк имеет её во все дыры всеми возможными сверхурочными. И она бежит-бежит-бежит крыской в колесе за премиями, за достижениями, за валидацией. И банк валидирует её, только не деньгами, и не шибко продвижением вверх – вот «сотрудник месяца» это на здоровье, вот тебе доска почета, вот к ней небольшой бонус, вот обещание, что однажды, в фиолетовом будущем, может быть, как-нибудь, но грядет повышение… небольшое, конечно, но ты же понимаешь, что надо поработать… и Актоты понимает. Не смейте делать отсюда вывод, что работать не надо и есть быстрые деньги. Быстрых денег нет. В них верят те же идиоты, что доживают свою жизнь на пособия (если им вообще с пособиями повезет). Ещё раз – быстрых и легких денег нет. Но, как вы думаете, если Актоты упашется до икоты, до срыва, до самоубийства – это позволит ей войти в совет акционеров банка? Может, это однажды сделает её CEO? CFO?

Статистика говорит нам – нет.

Как бы Актоты ни упахивалась, ей не перерасти среднее звено.

Как и наша китаянка в «Шейне», как бы она ни упахивалась, ничего больше бонуса на Новый Год её не ждет.

Опять – не поймите меня неправильно: огромное количество людей сегодня тупо не умеют работать. То есть они не то, что не способны work hard. Они не способны работать вообще. Если тебе непонятно, читатель, что именно за этим видеть, я тебе соболезную. Надо было быть на Шоте. Процесс эволюции прост: сначала ты учишься работать вообще, вот просто приучаешься использовать голову, а не вечно спихивать с себя ответственность. Потом ты приучаешься work hard – работать упорно и много, и только потом ты учишься work smart – работать умно.

Эту лесенку эволюции перепрыгнуть нельзя.

Это так же невозможно, как научить грудничка тайскому боксу.

Чтобы осилить тайский бокс человек должен научиться держать голову, садиться, ползать, бегать, прыгать – именно в такой последовательности.

Вот и с работой –

Прежде, чем научиться work smart, человек должен научиться работать вообще, потом научиться работать много и неотступно, и только потом он начинает понимать, как это работать умно.

Только, к вашему великому сожалению, если садиться, бегать и прыгать большинство людей учится вполне себе автоматически с работой автоматом это не происходит.

Нашу китаянку из «Шейна» работа не вытащит из выгорания, потому что её выгорание – это непринятие решений и отрицание информации от её же мозга, кричащего ей – что ты делаешь со своей жизнью!!! Куда ты её просираешь? Остановись и ответь мне, куда мы вообще идем? Какие у нас цели? Как такая пахота на «Шейн» позволяет нам этих целей добиться?!

А она пашет как лошадь не потому, что она боится остаться без денег (хотя, учитывая, что это самый распространенный человеческий страх, она однозначно боится), но прежде всего потому, что наша китаянка не хочет отвечать ни на один из заданных мозгом вопросов.

Она эскейпит от понимания и планирования своей жизни в работу.

Так что ей не нужно не работать, чтобы восстановиться, ей нужно перестать убегать от диалога с собственным мозгом.

Так вот моё утро началось с работы. Но я тут же увидел, как тяжело мне было принимать даже крошечные решения из разряда «чем приятным занять день?».

Я замечал, как мне становилось тяжело от четырех вопросов одновременно, когда на них надо было давать ответы сейчас – «надо ответить Алексею», «записать вещи Полине», «стоит ли ещё брать что-то к shaved ice?», «куда мы идем дальше?». И всё – мозг завис.

Он стал избушкой, которая повернулась к миру задом.

Но Алексею надо ответить срочно, Полине дописать вещи тоже, а вот София и Надя, которые ждут решения по shaved ice и дальнейшим планам,

а на улице разгорается жара,

и уже 11,

и солнце становится всё более вредным для кожи,

но надо решать, куда мы поедем, чтобы понять, надо ли брать машину напрокат, и есть столько опций машин и мест,

и мозг мимикрирует под тающий на жаре shaved ice с мочи.

Первое, что спасает в таких в любых ситуациях – это осознанность. Понимание того, что сейчас происходит. В данном случае – понимание, что мозг мимикрирует под мочи.

Второе – отсутствие обиды на это. Никто и никогда не обещал мне, что жизнь будет легка, а мозг всегда весел и открыт, как единорожка.

Второй пункт можно переформулировать и так – ВЕРНОЕ ЧУВСТВО ЮМОРА.

А верное чувство юмора зиждется на принятии – да, сейчас мой мозг от срочности этих задач мимикрирует под мочи. Да, это так. Вот такое банальное принятие, а не обида – ыыы, почему это так, почему решения не всплывают у меня в голове автоматом, почему за меня это уже кто-нибудь не решил и не вложил мне в мозги – вот банально принятие ситуации неописуемо облегчает жизнь.

Третье – один шаг за раз. Когда на меня наваливаются Алексей, Полина, машины, места, график на сегодня, график на завтра, добирать что-то к сладкому завтраку или не добирать – вот это всё вместе, то я принимаю решение – о чем мне подумать первым.

Не зажмуриваюсь на всё это – как ты делаешь, читатель, как ты делаешь – не зажмуриваюсь и отпихиваю в таком «ыыыы, я избушка на курьих ножках, я ничего не могу решать», а принимаю решение – о чем я хочу подумать первым.

Выяснилось – об Алексее, потому что дописать ему аудио было быстрее всего.

Потом о завтраке – все чувствуют себя сытыми, можно не добирать.

Потом о графике – заглядываешь в себя и ищешь, что тебя сделает счастливым прямо сейчас, и это явно не выбор машин, мест, это просто прогулка по Вайкики – здорово! Значит просто гуляем по Вайкики, заглядывая в бутики.

А Полине запишем вещи уже из номера.

Один шаг за раз.

Это не «я чувствую себя перегрето, вспучиваюсь, обижаюсь, п…здострадаю, а потом совсем отключаюсь» – как вы делаете, люди, и я знаю, потому что столько раз исправлял это во всех сотрудниках – но я принимаю решение, о чем мне подумать первом и не отъебы…юсь от работы, но осуществляю её пошагово И с верным чувством юмора. Без жалости к себе, но с верным чувством юмора. Без фрустрации, без вспученности на мир (ыыы, ничего не хочу решать), но с юмором.

О, день прошел великолепно.

Мы не вылезли с Вайкики, но я уже много раз объездил Оаху, а Надя, для которой Гавайи впервые, и так наслаждалась едой, покупками, видами и самое главное – компанией.

При этом в дне хватило работы с людьми, хватило своих «переживашек», но когда ты не сопротивляешься тому, что жизнь надо проживать, а работу – работать, то любая проблема – это ведь всего лишь логическая задача, которую можно крайне эндорфинно расщелкивать. Даже когда вовлекаются эмоции. Даже когда ты устаешь от вовлечения эмоций. И честно говоря именно тогда хорошо напоминать себе, что 

Любая проблема – это лишь логическая задачка, которую ты однозначно способен разрешить, если будешь сосредотачиваться на решении, а не на отрицании реальности и жалости к себе.

День третий и день пятый:

Надя, наконец, встретилась с океаном.

А то два дня он дразнил её издалека.

Мы пошли тестить наше снаряжение для сноркеллинга на пляже прямо напротив Ритца.

Восторг.

Щенячий восторг от вида морского огурца.

Желтые столбики лучей в аквамариновой воде. Как пыль в воздухе, в них кружат частички водорослей, кораллов, рыб – о, рыбы грызут друг друга как люди – за милую душу.

Покой.

Там, где коралловый риф обрывается, золотой песок на дне уложен волнами рисунком – волнистым рисунком – всё в природе старается воссоздать себя.

Там, где риф обрывается, превращаясь в маленький подводный Гранд Каньон, чувствуешь себя в небе. Но в таком плотном, что в нем можно летать. Видишь свою тень на дне. Как легко она скользит по песчаным гребням – чувство полета. Ты летишь над причудливой мокрой Сахарой с её песчаными гребнями, по которым прыгают солнечные зайцы от преломлений волн.

Поверхность воды играет бриллиантами. Переливается.

Иногда там или здесь волны неспешно качают пасущихся разноцветных, приплюснутых тропических рыб.

Рыбы мало интересуют меня, их морды столь же невыразительны, как их попы. Они интересны только когда устраивают «экшн» – погони друг за другом с желанием отгрызть плавники. Но это они делают не так часто. Большую часть времени они просто зависают в волнах или пасутся на кораллах.

Можно «харассить» морские огурцы, осторожно поттаптывая их носком тапочка. Не возмущайтесь, мои зеленые товарищи, они вряд ли отличили меня от любого другого механического взаимодействия мира с их тугой неподвижной поверхностью.

Счастье.

Вылезаешь на берег – холод. При термоядерном солнце.

В ноябре на Гавайях ветрено. Острова готовятся к зиме, к сезону дождей. Вода тут теплая всегда, просто зимой вместо +35 на улице стоят ровные +25 и ветер.

Холодный ветер с гор, на которых всё ещё встречаются остатки тех дождевых лесов, что царили на планете сотни миллионов лет назад.

И вот ты стоишь под термоядерным солнцем и мерзнешь в мокрой одежде, которую снимать не стоит, потому что солнце – термоядерно.

Может на этой планете и есть места, где сгораешь быстрее, чем на Гавайях, просто я там не был.

Но я твердо усвоил, что на этих райских островах твои уши могут обгореть обязательно обгорят за 20-минутную прогулку через джунгли (то есть практически в теньке) от вертолета до края скал и водопада, эффектно падающего со скал в море. Всё, что мы сделали, это прошлись от вертолета до водопада, пожевывая столь редкую дикую клубничную гуаву, сказали громкое УАУ! на вид моря, скал и водопадов, подышали ветром в точке, куда без вертолета надо ползти по москитовым зарослям день, и вернулись тем же прохладным путем, которым пришли. Этого хватило солнцу, чтоб заставить уши краснеть и лупиться.

Поэтому, сохраняя кожу от фотостарения, ты плаваешь в одежде, столь неприятно соленой и мокрой на берегу.

И отвлекаешься от физических ощущений построением ацтекской пирамиды.

Запретной пирамиды.

Пирамиды Тескатлипоки.

Правда, нам пришлось её защищать валом и рвом от волн прибоя.

София была главным инженером защиты, копавшим рвы и отвечающим за стену, а мы с Надей были архитекторами многоярусной пирамиды.

Пирамида вышла на славу.

Вал и ров тоже – пока мы были на пляже, они гордо отстаивали нашу пирамиду у Тихого океана.

А дальше были вкусные фалафели, столь ожидаемый кожей душ и славная вечерняя прогулка вокруг большого канала, который ради нас сбросил свои мутно-зеленые тряпки и приоделся в глубокий фиолетово-голубой. Вероятно, от зависти к небу.

Такой был третий день.

А вот пятый – пять утра, будильник, отяжелелость, недосып, не восстановившееся после джунглей и хайка тело. Но надо вставать. Рассвет в бухте Ханаума иначе не цапнешь.

О, бухта Ханаума – о ней я слышал ещё с третьей поездки. Прямо круче нет. Прямо бухта бухт. Из всех райских островов на Земле – самое райское место, признанное бесконечными путеводителями бесконечно крутым и лучшим.

Конечно, туда не попасть.

То есть юридически попасть туда можно – ты копаешься на государственных сайтах Гавайев, находишь ссылку на покупку билетов, которые выбрасываются исключительно за два дня и ровно в семь утра, чтоб в семь ноль один быть полностью раскупленными. Чтоб сохранить такое природное чудо, Оаху установил квоту – не больше, чем 1 500 человек за сутки. По факту меньше. Их паркинг на 300 машин. Как только паркинг заполнен, билеты больше не продаются. Оставшееся уходит избранным турагентствам и распределяется по местным жителям, чтоб коренные гавайцы имели свободный (относительно) доступ к своему наследию.

Можно сказать короче – туда легко попасть за деньги. У тебя есть лишние 200 долларов на троих – добро пожаловать. Согласен, деньги небольшие за мечту встретить райский рассвет в райской бухте рядом с кратером райского вулкана и испытать баунти-наслаждение.

Не спорю – рассвет в Ханаума-бэй крайне эстетичен. Таких цветов не видел ни один фотошоп.

Рыб в кораллах – как людей в мегаполисах.

Опираясь на слова Нади, как людей в московском метро.

Вода теплая, теплее, чем воздух.

Птиц меньше, чем рыб, но вы таких не видели (если, конечно, вы не орнитолог). Я не орнитолог, я не знаю их по именам, но птицы смешные, наглые, тропические, очень занятые тем, чтоб стянуть у вас еду. Бандитские птицы такие.

Всё для людей. Тут тебе и симпатичные мостики, чтоб было легче спускаться, и «паровозик», который за собой тянет большой белый трак – это если тебе по склону ходить лень, склон крутой, солнце ядерное – не хочешь ходить, катайся на паровозике, и симпатичный музейчик, который тебя мило предупреждает – в воде помимо всех чрезвычайно краснокнижных рыб, живущих только на Гавайях, живут ещё чудные конусообразные улитки, стреляющие ногой с нейротоксинами, и огненные черви, названные огненными не за их ярко-алый цвет, а за всю палитру ярких ощущений, что дарит их скромный яд.

Но если червь заставит тебя понять сгорающих на кострах инквизиции еретиков, вот прямо прочувствовать кожей, то улитка, дрянь такая, если попадет, парализует. И парализует необратимо. Но это если тебе не повезет. Потому что если повезет, то можно избежать паралича через летальный исход.

В общем, музей воспитанно тебе говорит – не трогай улиток. И кораллы не трогай. И медуз не трогай. Вообще не лапай в воде ничего – целее будешь.

И можно подумать пугают, но нет. Я видел эту самую конусообразную дрянь. У подножья кораллов видел.

Кораллы вообще в сочетании с сильными волнами – адская вещь, особенно там, где мелко. Сильная волна может прочесать тебя по кораллам, а то и насадить на них как шашлычок, то-то тебе будет весело, если она прочешет тебя там, где в кораллы вжились морские ежи или огненные черви.

Хотя и без них кораллы такая терка, что мало тебе, мягкому, бесхитиновому земному червю с размягчающейся от воды и соли кожей, не покажется.

Говорят, если повезет, в Ханаума-бэй можно и рифовых акулок встретить, и барракуд. Надя барракудку видела. Мне рифовые акулы не встретились. Но я тигровую видел, пятиметровую, белой тенью проходящую под моей доской раз за разом. Правда не в Ханаума-бэй, а на северных берегах Оаху, но такое незабываемо. После пятиметровой тигровой акулы маленькие рифовые как-то не айс.

Зачем вы совместили третий и пятый дни, господин Вертфоллен?

Ради целостного рассказа о счастье.

Ханаума-бэй прекрасна спору нет.

Но мне из пляжей всех милее, всех прекрасней и белее тот безымянный, абсолютно не помпезный, но чудный, домашний пляжик напротив Ритца. Там я железно каждый раз, как бываю, встречаю больших морских черепах (что считается благословлением океана у гавайцев).

Тысячи человек мечтают встретить рассвет на Ханаума-бэй, а ты встречаешь его, уставший как черт, и понимаешь головой – да, это великолепно, да, это он, рассвет у Коко-хэд, мы сделали это, галочка, бля…ь.

А потом кончаешь счастьем от вида морского огурца в куда менее населенных водах городского пляжика, скорей всего не вошедшего ни в какие топ-листы, зато родного. И черт знает, почему родного. Вот родного и всё.

Может, потому что благословленного океаном.

И когда ты лежишь под пальмами на Ханаума-бэй, пялясь в ещё одну радугу, да, Оаху – это остров бесконечных радуг – к ужасу всего российского правительства, уверенного, что радуги растлевают людей – так вот когда ты смотришь, спрятавшись от солнца, как пальмы лениво подметают небо с ярчайшей широкой радугой, ты каждым позвонком чувствуешь – счастье всегда изнутри.

Нам всё время кажется, будь у нас то или это, сделай мы пятое или десятое, успей мы третье или четвертое, было б нам счастье. И это не всегда неверно.

Но счастье всегда изнутри.

Счастье это вайб, который ТЫ – ты, вот ты, никто и ничего другого кроме тебя – в тебе установить не может.

А люди лежат морскими огурцами на дне своей жизни, уверенные, что их эмоции должны проходить сквозь них сами, как планктон через морских червей.

Люди лежат морскими огурцами в обидах – а чё это им так плохо и когда уже станет хорошо.

Да никогда. Ты, земной червь. Пока ты не перестанешь быть червем, неосознанно пропускающим жизнь через себя, сплошную кишку, никогда не станет тебе хорошо.

Потому что счастье не входит в тебя планктоном.

Оно вообще мало зависит от внешнего мира.

Это то, что мы устанавливаем в себе сами.

Счастью не нужны обстоятельства.

Счастье не зависит от мест, статусов, рангов, «доказашек» и достижений.

Но счастье напрямую зависит от того, насколько четко ты способен слышать свой мозг.

Насколько верно способен следовать за сигналами.

Насколько много ты врешь себе и выгораживаешь свои трусость и бездействие.

Вот это единственное, что мешает счастью.

Счастье могло бы быть так естественно, так легко, так натурально – как радуга – если б мы только своей тупостью ему так не мешали б.

И поэтому счастью надо учиться.

Вернее – так важно учиться счастью своему не мешать.

День четвертый

Джунгли!

Дождевые леса!

Стометровые водопады со скал.

Не купайтесь в водопадах на Гавайях.

Там живут амебы-пожирательницы мозгов.

Есть такие амебки, они привередливы, живут только в чистой пресной теплой воде, которая никогда не должна замерзать.

Но если они попадают вам в кровь, они легко проникают в мозг и радостно пожевывают его нейроны.

В кровь они могут попасть через открытую ранку, а то и вовсе – если вы хорошо хлебнете воды носоглоткой.

Вот не купайтесь в водопадах на Гавайях. Любуйтесь ими.

Но – джунгли!

С джунглями у меня сложные отношения.

Джунгли джунглям рознь.

Есть такие о которых приятно лишь читать, например, африканские джунгли,

где водятся веселые черви, разводящиеся в человеческих глазах.

Или Амазония, где водятся черви, разводящиеся в человеческих пятках. Хотя в целом, они не привередливы, и в мышцах могут поселиться. А то кишечник – это же такой мэйнстрим. Ну какой уважающий себя паразит селится в кишечнике или в печени? Вот глаза, мозг, мышцы – это новый тренд.

Есть колумбийско-мексиканские джунгли. Там живут ягуары. И наркокартели.

Но когда я о них писал – а моя литературная вселенная Tezcatlipoca y el fuego (Тескатлипока и огонь) рассказывает об испанском гранде 16-го века, то главной мафией были сами конкистадоры. И Тео, а так этого гранда называли друзья пара любовниц, которым это было великодушно позволено, так вот Тео немало своего времени провел в военных операциях в джунглях.

Страшное место.

Прекрасное место.

Оглушительное место.

Джунгли никогда не молчат. Их шум меняется. Но никогда не смолкает.

Жара, москиты, влажность – ты никогда не бываешь сухим – змеи, насекомые, пауки.

У тебя меняется сетчатка и ты иначе воспринимаешь свет,

ты иначе воспринимаешь вкус – из-за жары ли, влажности, микрофлоры, но твои вкусовые сосочки мутируют.

Правда, это – хардкор.

Хардкорные джунгли Латинской Америки.

В Пуэрто-Рико и на Гавайях джунгли воспитанные. Пушистые.

Если мы не берем в учет амеб. Но и они, по идее, не сделают вам вреда, не попав вам в кровь.

В Пуэрто-Рико в джунглях даже нет москитов!

И амеб нет!

Москиты не живут в джунглях Пуэрто-Рико из-за растения цитронеллы, а амебы… вероятно не имеют интернета и не знают, как хорошо живется в теплых кристальных водах Пэурто-Рико.

На Гавайях есть москиты, но их рвение отсосать с вас крови не сравнимо с рвением мутировавших за дождливую зиму калифорнийских комаров. Если вы пережили лето в Лос Анджелесе, скромные и нечесучие укусцы гавайских москитов вы даже не заметите.

Но, боги, какие виды!

Какие виды открываются с любых склонов Оаху!

А какой ветер!

Как он гудит в зарослях бамбука. Один из самых успокаивающих звуков – это низкое урчание ягуара. На Гавайях ягуаров нет, но есть бамбук и ветер, который урчит, как влюбленные ягуары.

И воздух…

Когда-то именно дождевые леса напитали атмосферу земли таким количеством кислорода, что стрекозы разрослись до размеров птеродактилей.

И всё же в джунглях тяжело в жаркое время. Влажно и тяжело. Ты очень легко устаешь.

Но когда мы отправились охотиться на водопады, Оаху решил, что пора выкатить трейлер сезона дождей.

Обычный тропический дождь выглядит как небо, у которого отходят воды. Пуф – на тебя просто обрушивается бассейн воды, только не – шплюмф! – обрушился и точка, а бассейн воды, который обрушивается, и обрушивается, и обрушивается – минута за минутой.

Это не стенка воды.

Даже не водопад.

Это вот бассейн воды, в котором лопнул пол, и он хлынул вниз.

Но это в Пуэрто-Рико, а в гавайских джунглях в этот раз сезон дождей не то, чтобы начался, это как бы был тизер – дождь встал почти стеной, и за десять секунд ты из почти сухого (джунгли все-таки) стал абсолютно и беспросветно мокрым. Везде. Даже в кожаном рюкзаке, закрывающимся со всех возможных сторон.

И это так здорово, что нет слов.

Машина останавливается на паркинге, над которым нависают пушистые разноцветно-зеленые склоны леса. Уже здесь пахнет джунглями, гуляют дикие курицы, прыгающие по деревьям, как козы по горам. Отсюда широкая дорога в черном от влажности гравии ведет до ворот. От ворот официально начинается тропа.

Вы идете среди деревьев огромнее толкиеновских энтов, чтоб выйти на перекинутый через ручеек жестяной контейнер.

За контейнером дикий мир из пушистых треугольных гор, поросший такой агрессивной зеленью, какая Индиане Джонсу не снилось.

Такой пушистой и яростной зеленью, какую встречаешь только в графике компьютерных игр из разряда Tomb Raider.

И вот вы, проходя через жестянку контейнера, зашагиваете в потерянный доисторический мир,

что дышит на вас своими тяжелыми опалово-синими тучами.

Путь до водопада прост, туристичен, но приятен. Это игрушечное взаимодействие с джунглями, тут они ещё причесаны человеком.

В дождливый день вверх топать легко. Солнце не душит тебя влажной жарой, дышится так, как не дышится нигде – даже у моря.

И вот она скала, с которой должен пениться вниз стометровый с чем-то водопад.

Но он не пенится. Сезон дождей ещё не настал, скромный слюдяной ручеёк едва мочит скалу.

Здесь заканчивается легкодоступная часть. Дальше тропа пойдет карабкаться по склону. По камням над пропастями. Дальше тропа разрывается огромными корнями, что больше и шире анаконд, и затапливается болотцами оранжевыми, как местная почва.

Как отказаться от такого десерта?

Тропка сужается, змеится, но будет безопасной до двух баобабистых хранителей, встав между которых можно увидеть всю лощину с её высокими плоскими деревьями дождевых лесов. У них плоские и раскидистые кроны, опять-таки как в какой-нибудь компьютерной игрушке, которой обязательно надо поразить твоё воображение ландшафтом.

И вот ты стоишь между двумя хранителями, потому что дальше тропа превращается в корнелазание, когда ты будешь лезть как по скалам только по корням деревьев.

И тут начинается дождь.

В джунглях очень резко темнеет.

Свет становится сине-серым, но с подоранжеватым оттенком. Я такое нигде больше не встречал на Земле.

На Марсе свет не так странен и красив.

Причем камера так неспособна схватить этот удивительный оттенок, что прямо расстройство.

Но расстраиваться некогда, надо топать вперед, потому что если станет ещё темнее, то нужны будут фонарики, а какие фонарики под проливным дождем, если твой айфон, вероятно не переживет даже прогулку в рюкзаке?

А без света будет вообще весело – тропа тут уже сама не верит, что она тропа. Она еле змеится над пропастью – скользкая, с острыми выступами камней, на которое абсолютно не хочется приземлятся мягким человеческим тельцем и его хрупкими костями, его столь легко растяжимыми сухожилиями.

И ветер.

Холодный ветер, прохватывающий тебя – мокрого как в море – насквозь.

И всё более темные сумерки.

И дождь,

дождь,

и запах вечности.

Предначалия.

Древней-древней земли.

И – бум! – дикая клубничная гуава, уже там – ближе к вершине. Густые заросли дикой гуавы, растущей лишь на Гавайях и… местами во Флориде.

На клубничную гуаву надо охотиться. Она не была бы так хороша, будь она доступна как манго или ананасы.

И ты долезаешь!

Вот ты – на вершине. А вот тучи на пару минут выдающие тебе солнца.

А вот ветер, сходящий с ума.

И радуги! Радуги!

Простор!

Красота!      

Океан, взбриллиантившийся на солнце там, между скал.

И гуава.

И ты продрогший,

но чувствующий себя хозяином земли новой.

Только родившейся из ливня.

Но древней-древней,

древнее стрекоз с птеродактилей.

А вот твоё бамбуковое копье, спасающее твои колени в этом восхождении. Достающее тебе гуаву. Если надо, то защищающее тебя от любого животного, от которого тебе вздумается защититься.

И тебе нравится дикость –

твоя,

ветра,

ливня,

и мира.

Ты принимаешь мир.

Тебе вдруг так нравится его жить.

Тебе ненасытно снова.

И проклевывается алчность

до происшествий.

Нам всем не хватает конкисты в жизни.

Нам всем не хватает видения своих будней тем, чем они есть – путешествием через джунгли за малодоступными моментами красоты,

которые настолько сладки, возможно, как раз оттого, что не так распространены.

И никто не обещал нам легкой конкисты, никто не обещал, что каждый шаг обязательно будет прост и приятен. Наоборот, стоит ожидать всего – пропастей, водопадов, камнепадов, огневых червей, амеб, пожирающих мозг, радуг, ветра и… счастье.

Потому что счастье так естественно, когда ты не сопротивляешься правде.

Когда ты слышишь свой мозг.

Ты – маленький конкистадор, охотящийся за красотой, что заряжает сердце, позволяет воле и дальше ярко гореть.

А счастье – это прикладное.

Ещё раз – оно естественно, когда ты идешь своей дорогой.

И это не сложно – разбирать пути, просто большинство людей никогда не берет на себя за это ответственность. Никогда так и не приступает к столь важному делу.

Вот вам одна из главнейших причин выгорания – человек, который оглох к гласу собственного мозга, потому что – ну блин, чё, неужели тогда придется меняться? Менять всякий раз свою жизнь? А жизнь есть изменения.

И самая суть выгорания – сопротивление правде.

Простой правде: жизнь – конкиста.

Тебе и тебе одному делать в ней каждый шаг.

Жизнь – белый лист, и тебе самому писать себе сценарий, а потом проживать его.

Ты не делаешь этого, ты обижаешься, что всё так сложно, ты не умеешь писать, не способен думать, почему никто не дал тебе заготовок? Или, наоборот, стараешься топать по чьим-то заготовкам – всё это дорожки в попу.

Жизнь – конкиста,

которую ты планируешь,

расписываешь в деталях,

а потом до последнего шажочка осуществляешь,

и любые проблемы на твоем пути – это твои проблемы и решать их только тебе.

Вот желание убежать от проблем,

от необходимости думать – да какой вообще мне подходит путь,

по тому ли пути я иду?

Желание убежать от жизни – не жить её, не проживать мир, а окуклиться в безопасности, в отсутствии любых негативных эмоций –

вот она главная причина любых выгораний.

Да китаянка из Шейна выгорает не из-за графика (всем надо спать хотя бы по шесть часов – это неоспоримо), но из-за того, что она не хочет слышать свой мозг и определять себе – эй, куда вообще я иду с таким графиком и такой «карьерой»? А куда я хочу прийти?

Вот это важно – куда я хочу прийти?

И стоит помнить, что это «куда» обязательно будет меняться.

И стоит знать, что из всех человеческих заболеваний – лепра, рак, спид, диабет, бешенство – самое худшее – это вранье себе. Потому что это то, что вас ослепляет. Это заставляет плутать всю жизнь в трех осинах, так и не начав своей личной, но такой важной конкисты. И чем дольше ты плутаешь в своих осинах, тем более выгоревшим, токсичным и жалким ты чувствуешь себя.

Шот Жизни как вакцина от вранья себе. Имеющий уши – услышит.

Каждого, дошедшего до меня, я, как когда-то Тео, научу быть иногда уставшим, иногда раздосадованным, но всегда неотступным конкистадором,

что охотится за красотой, потому что прожил –

она одна заряжает волю,

лишь красота питает тот огонь в сердце, который толкает тебя вперед.

Тот огонь, что делает тебя человеком, а не унылым червем, грустно сворачивающимся от любой поступающей информации.

Но это много работы с вами, люди.

Однако кто-то должен делать её, потому что иначе вся планета будет планетой грустных выгоревших червей, потерявших Север.

Вот приходи ко мне учиться конкисте и свежести, человек.

 

Ваш, Тео.

ХОЧУ

получать все новые статьи "Не книги 2.0"

• Подписка на все статьи “Не книги 2.0”

• Видео Франца Вертфоллена, его лайфы, главные события — в личные сообщения

• Шанс задать вопрос “в студию” и получить ответ в статье